– Нет, – встал со стула Юдин, – не могу. Столько людей погибло, а вы говорите «забудь». А ваши ребята, у которых остались дети? А другие люди? Убитая американка Элизабет Роудс, застреленный в своем кабинете Леонтьев, сброшенный в котлован Коротков? Нет. Не могу. Я все равно пойду на прием к прокурору.

– Но это ничего не даст, – возразил полковник.

– Я все равно пойду, – упрямо сказал Виктор, – иначе я просто перестану себя уважать. Я так не могу, простите меня, товарищ полковник.

Уставший от бесполезного спора, полковник откинул голову на подушку. Помолчал. Потом задумчиво сказал:

– Может, ты и прав, Виктор. Я уже стал достаточно осторожен. Некоторые называют это опытом, а это может быть и трусость. Ты моложе, тебе виднее. Я бы в твоем возрасте и на твоем месте поступил бы так же. Ты прав.

Виктор чуть наклонился, пожал ему руку и стремительно вышел из палаты. Самойлов посмотрел ему вслед.

– Удачи тебе, – прошептал он на прощание.

А в это время в другой больнице и совсем в другой палате, где лежал Дронго, прибежавшая санитарка испуганно заявила, что к нему приехали гости-иностранцы.

А еще через несколько минут в палату вошли сенатор Роудс и Сигрид. И хотя Дронго ждал их, они появились внезапно, словно материализовавшись из тревожных снов больного. Стоявшая рядом с сенатором Сигрид казалась чуточку похудевшей, что не могло произойти за один день, и немного грустной, но такой же красивой и стройной, как раньше. Словно действительно сумела выбросить из головы ту самую ночь.

– Я уже все знаю, – заявил сенатор. – Мне обо всем рассказали. Вы просто настоящий герой.

– Тем лучше. Врачи считают, что мне нельзя много говорить.

– Я приехал сюда, чтобы поблагодарить вас, – несколько смущенно сказал сенатор. – Наверное, отчасти и я виноват в том, что вы здесь. Я готов оплатить все расходы на ваше лечение.

– При чем тут вы? – поморщился Дронго. – Просто все так получилось. Там были дети, а ваш секретарь, – кивнул он на Сигрид, – считала, что у меня комплекс неполноценности и я всю свою потенцию растрачиваю исключительно на свою работу. Мне захотелось доказать обратное, поэтому я бросился спасать детей.

– Это было очень благородно. Простите за мое поведение в отеле «Балчуг». Вы, наверное, тогда удивились, что я отказался от дальнейшего расследования. Просто американский посол под большим секретом рассказал мне, что моя Элизабет на самом деле была сотрудником ФБР и выполняла здесь специальное задание. А потом Магда, ее соседка, побывавшая у меня в отеле, рассказала мне, как часто Элизабет внезапно исчезала на несколько дней. Мне стало стыдно, что я втравил вас в эту историю, и я захотел прекратить расследование. В конце концов, каждый сам выбирает свой путь.

– Да, сенатор, – согласился Дронго, – только ваша дочь была настоящим героем. Рискуя жизнью, она пыталась разоблачить международную банду, переправлявшую наркотики через Москву. Она выполняла свой долг, спасала тысячи детей от этого пагубного пристрастия. Я понимаю, что говорю обычные в таких случаях слова, но должен признаться, что горжусь знакомством с вами. У вас была прекрасная дочь, сенатор Роудс. Вы можете ею гордиться.

Сенатор отвернулся, словно в глаза ему попала какая-то соринка. Потом вдруг сказал:

– Правительство Соединенных Штатов наградило ее медалью, посмертно. Они обещали, что вручат мне эту медаль, когда я вернусь в Вашингтон. Простите меня, мне лучше на минуту выйти. Вы можете пока попрощаться с Сигрид.

Он быстро вышел, оставив их одних.

– Ты уже улетаешь? – спросил Дронго.

– А ты хочешь, чтобы я осталась? – в свою очередь спросила Сигрид, наклоняясь к нему.

– Нет, – честно признался Дронго, – здесь слишком опасно.

– Спасибо тебе за все, – прошептала она, наклоняясь еще ниже, – за то, что ты есть. Мне будет легче там, в Америке, когда я буду о тебе думать.

– И мне тоже, – прошептал Дронго.

Она наклонилась еще. Это был второй поцелуй в их жизни. Потом она поднялась.

– Я буду тебе звонить, – сказала Сигрид, – и если когда-нибудь буду тебе нужна, ты только позови меня, я сразу прилечу.

– У нас слишком разные миры, Сигрид, – Дронго вздохнул. – Они редко соприкасаются.

Она отвернулась, чтобы скрыть слезы, и в этот момент вошел сенатор.

– Послушайте меня, – заговорил он решительно, – пока я там стоял, я много передумал. Вас считают лучшим в мире аналитиком, специалистом мирового класса. Вы могли бы открыть собственное агентство, создать свою школу расследования. Может, вы переедете к нам в Америку? Я могу сделать все, что для этого нужно. Получить разрешение на въезд и на работу. У вас будет все необходимое.

– В данный момент мне нужна еще одна капельница, – пошутил Дронго. – Спасибо, сенатор, я ценю ваше отношение. Но это не для меня. Я слишком люблю независимый образ жизни и не собираюсь его менять.

Роудс молча смотрел на него. Потом достал из кармана конверт.

– Здесь чек на сто тысяч долларов. Я благодарю вас за все, что вы сделали для нашей семьи.

Дронго смотрел на конверт.

– Линия аллигатора, – вдруг сказал он, – мы с вашей дочерью переступили эту черту.

– Что? – не понял его Роудс.

– Ничего. Спасибо вам, сенатор. И за ваше предложение тоже спасибо. Поверьте, если бы я мог его принять, я бы его обязательно принял.

Роудс встал. Протянул руку.

– Вы удивительный человек, Дронго, – сказал он, – вы знаете, я никогда не встречал подобных вам людей. Вы вселяете веру в то, что в наше время Честь и Правда еще могут дорого стоить, а Бог все еще способен побеждать Дьявола.

Дронго кивнул, словно соглашаясь с тем, что ему сказали. Роудс крепко пожал руку Дронго.

Они направились к двери. Сигрид, обернувшись, помахала ему рукой.

И только когда Дронго остался один, он с удивлением почувствовал, что у него болит сердце, впервые в жизни. Он даже не подозревал до этого, что оно может так сильно болеть.